Из авторского заявления: В Красном уголке сидел некто не то по имени, не то по фамилии Буратино и писал плакаты. Сначала времена были советские и даже как бы социалистические, поэтому писать плакаты приходилось белой краской на красном кумаче. Писал он то, что ему скажут, но внутренне всегда хотел чего-то иного — своего. Руку сводила писчая судорога, суставы стирались и болели — от этой боли и от отчужденного труда болело всё. Радость была иллюзорна: она была лишь в мечтах о так называемом «своем». Буратино раздваивался в традиции того самого двойничества, которым была проникнута его любимая великая русская литература. Внешне он действовал по заданию со стороны, внутренне он пестовал в себе свободомыслящего «безумного двойника», о существовании которого узнал довольно поздно. Время шло, но никого не лечило. Никого не спрося, шило поменяли на мыло, а социализм на какую-то раннюю стадию капитализма. Перестали выдавать задания на плакаты, лозунги и транспаранты, потом вообще уволили, отстранив от ликования, но рука, привыкшая писать белой краской, продолжала писать, но что? Постепенно Буратино понял, что вместо чужого и предопределенного он пишет всякую отсебятину — то самое «свое», о котором подспудно мечтал всю жизнь. Лирическое начало обьяло его, как воды, до глубины его непотопляемой, поскольку деревянной, души. Маниакально, он продолжал писать кумачевыми буквами и кумачевыми словами свои лирические отступления от старых социалистических и новых капиталистических норм. В конце концов, он вспомнил, что в детстве не зря учился рисовать у папы Карло, и начал иллюстрировать свои писания бесхитростными, как золотые дукаты, зарытые на Поле Чудес, рисунками. За что и полюбили длинноносое дерево все дети на планете Земля.